Ничего. Вообще ничего. Ранджип слез с каталки.
— Вздремнули, гуру?
— Просто попытался выяснить, не работает ли моя сцепка таким же образом. Похоже, нет. И всё же давай-ка проверим. — Он вытащил свой «блэкберри» и крошечные наушники к нему, затем перешёл на другой край комнаты, достаточно далеко, чтобы Кадим не смог услышать, что говорится в наушниках. Затем он набрал номер.
— Агент Доусон. Это Ранджип. Вы можете говорить?
— Да.
— Вы с президентом Джеррисоном?
— Да.
— Скажите: на нём по-прежнему надет респиратор?
— Нет, его убрали около часа назад.
Ранджип почувствовал, как у него чаще забилось сердце. Это, однако, всё ещё не доказывало ничего, кроме того, что Кадим имеет доступ к памяти агента Доусон, как и раньше.
— Мне нужна ваша помощь в небольшом эксперименте.
— Хорошо, — сказала Сьюзан. — Две секунды. — Он услышал, как она извиняется перед президентом Джеррисоном. Ранджип как раз смотрел на Кадима, когда услышал, как Джеррисон говорит «Я отсюда никуда не денусь», и увидел, как Кадим улыбнулся — но президентской остроте или чему-то ещё?
Когда Сьюзан снова заговорила в телефон, Ранджип сказал громким голосом, так, чтобы услышал Кадим на другом краю комнаты:
— Рядовой Адамс!
— Я!
— Я собираюсь попросить агента Доусон задумать серию чисел от одного до десяти. Когда она думает об этих числах, ты будешь поднимать соответствующее количество пальцев, хорошо,
Кадим кивнул.
— Ладно, агент Доусон, вы слышали, что я сказал. Дайте мне серию чисел от одного до десяти. Не какую-нибудь известную последовательность, которую вы знаете наизусть, а случайные числа. По одному в секунду. Просто прошепчите их мне. Начинаем… сейчас.
— Четыре, — сказала Сьюзан, и Кадим поднял левую руку с прижатым к ладони большим пальцем и выпрямленными остальными.
— Два, — сказала Сьюзан, и Кадим поднял знак мира.
— Семь, — сказала она; Кадим не опустил левую руку с двойкой, но поднял правую с растопыренными пальцами.
— Шесть. — Кадим не стал нарушать приличий и загнул на левой руке средний палец.
— Десять. — Все пальцы растопырены на обеих руках, как у ребёнка, который показывает, что вымыл руки.
— Потрясающе, — сказал Ранджип.
— Что? — спросила Сьюзан.
— Связь в реальном времени, которая возникла между рядовым Адамсом и вами в момент, когда вы выстрелили в Латимера. Она до сих пор существует. Он по-прежнему может читать ваши мысли.
— Вот чёрт, — сказала Сьюзан.
С другого края комнаты Кадим добавил:
— Она думает, что будет, если Бесси Стилвелл сможет делать то же самое со Старателем.
Внутренние часы Доры Хеннесси ещё не приспособились к пятичасовой разнице во времени между Лондоном и Вашингтоном: хотя здесь было всего три часа дня, дома уже наступило 8 вечера. Не способствовало адаптации и то, что в пятницу утром ей сделали разрез на боку; швы зудели. И всё же ей не нравилось просто лежать на больничной койке, так что она вместо этого сидела на стуле у окна, глядя на ноябрьский день снаружи.
У Доры и её отца были отдельные палаты, что было лишь к лучшему. Через несколько часов ей захочется спать; последнее, что ей было бы при этом нужно — сосед по комнате, который хочет посмотреть вечером телевизор.
Дора читала память Энн Дженьюари, медсестры, которая участвовала в операции, спасшей жизнь президенту. Она по-прежнему была недовольна тем, что её собственную операцию перенесли ради него, но она знала — потому что это знала Энн — как близко они подошли к тому, чтобы потерять Джеррисона, и хотя её отец хотел подать на больницу в суд, она не могла заставить себя и подумать об этом.
В её дверь постучали.
— Да? — крикнула она.
Дверь распахнулась; за ней показался доктор Марк Гриффин. Она видела его в пятницу; он пришёл проведать её после того, как она очнулась от наркоза и объяснить, почему операция была остановлена.
— Здравствуйте, Дора, — сказал он. — Можно войти?
— Конечно.
В палате был ещё один стул, меньшего размера. Он развернул его и уселся задом наперёд, положив руки на спинку.
— Дора, — сказал он. — Мне очень жаль, но у меня для вас плохие новости.
— Вы снова откладываете пересадку, — сказала она. Они имеют хоть какое-то понятие о том, как тяжело ей всё это даётся?
— Пересадки не будет.
— Почему? Совместимость тканей идеальная.
Гриффин глубоко вздохнул.
— Ваш отец умер.
— Что?
— Мне очень, очень жаль.
— Умер?
— Да.
Она секунду помолчала.
— Если это из-за того, что вы отложили пересадку…
— Нет, не поэтому. Совсем не поэтому. Дора, ваш отец сегодня днём пытался убить человека — и был застрелен федеральным агентом.
Она слышала какой-то звук, но, Боже — она подумала, что это у машины на улице стрельнул карбюратор.
— Что… что теперь будет?
— Хирург осмотрит ваш разрез; мы, разумеется, собирались его вскрыть, поэтому шов нужно наложить заново. Мы всё исправим.
Голова у неё шла кругом.
— Я… я не знаю, смогу ли я всё это осмыслить.
Гриффин кивнул.
— Я понимаю. Мы надеемся, что вы останетесь здесь. Мы рекомендуем людям, подвергшимся воздействию эффекта сцепки памяти оставаться под нашим наблюдением до тех пор, пока всё не выяснится, а принимая во внимание, через что вам довелось пройти…
Дора снова выглянула в окно, но её зрение помутилось из-за хлынувших из глаз слёз.
Закончив сканирование, Эрик с Джен направились к шкафчику Джен в раздевалке для персонала. Она держала там смену одежды — как она сказал, никогда не знаешь, когда пациента на тебя вырвет. Она сложила одежду в пластиковый пакет, и они поехали к Эрику домой, заехав по дороге в «CVS», чтобы купить зубную щётку и ещё пару вещей. Небо было пасмурным.