Триггеры - Страница 69

— Подкрепление в пути.

— Вы не оставляете мне выбора, мистер Латимер, — сказала Сьюзан. — Бросьте пистолет.

— И что тогда? — спросил Латимер.

— Мы просто забудем об этом.

— «Забудем», — повторил Латимер, словно это было финальной фразой анекдота. — В этом вся грёбаная проблема, не так ли? Никто не может ничего забыть.

— Просто опустите пистолет, — сказала Сьюзан.

Иван Тарасов всё это время оставался неподвижен, словно статуя, хотя Сьюзан видела, что его лоб взмок от испарины, а глаза выкачены.

— Всё шло так хорошо, — сказал Латимер. — Я нашёл свою дочь.

И тут Тарасов заговорил. Сьюзан думала, он станет просить не убивать его, но ошиблась.

— Я знаю, что он сделал, — сказал Тарасов Сьюзан. — Я вам говорил.

— Тарасов! — рявкнула Сьюзан. — Закройте рот!

— Он надругался над собственной дочерью, — сказал Тарасов. — Вы это знаете.

— Вы ничего не знаете, — сказал Латимер. — Вы не сможете ничего доказать.

— Она может не помнить, но помню я, — сказал Тарасов. — Я дам против вас показания.

— Заткнитесь! — гаркнула Сьюзан. — Латимер, всё будет в порядке. Суд не примет полученные по сцепке воспоминания в качестве доказательства. Опустите пистолет, и мы все спокойно выйдем отсюда.

— Он хотел рассказать Доре, — сказал Латимер. — Он собирается всё разрушить.

Тарасов дёрнулся в его хватке.

— Она должна знать.

— Нет! — сказали Латимер и Сьюзан одновременно, и Сьюзан добавила: — Чёрт вас дери, Тарасов, заткнитесь и дайте мне вас защитить.

— Так же, как вы защитили Джеррисона? — спросил Тарасов. — Вы представления не имеете, что я вижу прямо сейчас! Прямо сейчас! Жуткие вещи, которые видела маленькая девочка — вещи, которые он с ней творил.

Перед Этим Латимер немного ослабил хватку и чуть-чуть опустил пистолет, но сейчас, словно в замедленной съёмке, как это случается в по-настоящему кризисные моменты, она видела, как он снова поднимает пистолет и как шевелится его палец на спуске…

Бах!

Сьюзан ощутила, как её толкает назад…

Господи!

…отдача её собственного пистолета.

Она никак не могла стрелять Латимеру в грудь — она была прикрыта туловищем Тарасова. Поэтому она стреляла чуть выше правого глаза, разворотив ему всю правую часть головы и забрызгав всё вокруг мозгом и кусочками кости.

Кровь Латимера хлынула Тарасову на лицо. Охранник выглядел так, словно не был уверен, в кого попала пуля, а Латимер…

Глаза Латимера по-прежнему были открыты — очень, очень широко открыты — и двигались; рот приоткрылся, словно он хотел что-то сказать. Сьюзан уже выбирала место для второго выстрела, но тут Латимер рухнул навзничь на пол.

Тарасов быстро развернулся и забрал свой пистолет.

Сердце Сьюзан неистово колотилось. Её к этому готовили, и готовили, и готовили — но прежде ей ещё не доводилось убивать. Её руки тряслись, когда она убирала пистолет в кобуру.

Тарасов сделал несколько шагов и добрался до стула; он тяжело опустился на него и схватился руками за заляпанную кровью голову.

Сьюзан подняла ко рту руку с микрофоном в рукаве, но это оказалось излишним. Дверь резко распахнулась, и за ней оказались двое агентов с оружием наготове. Быстро оценив обстановку, они вошли.

— Сью, — сказал один из агентов, в то время, как второй кинулся к лежащему на полу Латимеру. — Что пошло не так?

Сьюзан посмотрела на них, потом на развороченный бок Латимеровой головы в увеличивающейся луже натёкшей крови. Она не смогла ничего ответить и принялась искать стул.

Глава 35

После того, как они пообедали, Эрик Редекоп повёз Дженис Фалькони в свою роскошную квартиру с видом на Потомак, расположенную всего в нескольких кварталах от «Лютера Терри». Джен была потрясена. Она знала, что ведущие хирурги зарабатывают очень хорошо, но никогда по-настоящему не представляла себе, насколько хорошо; квартира Эрика с отделанной мрамором прихожей была настоящим дворцом. Он устроил ей небольшую экскурсию: отдельные кухня и столовая, две полноразмерные ванные, четыре спальни. Одну он использовал в качестве кабинета, другую — как кинозал, а в третьей спал его сын Квентин, когда приезжал в гости; Квентину был двадцать один год, и он изучал генетику в Университете Калифорнии в Беркли. Они прошли в гостиную, которая открывалась на широкий балкон; в гостиной были белоснежные стены, широкий кожаный диван и такие же кресла. Дженис открыла было рот, чтобы сказать что-то одобрительное, но…

Но услышала оглушительный звук, словно у машины прямо рядом с ней кашлянул карбюратор, и увидела короткую вспышку — да, наверное, вспышку света, а также лицо женщины. Она шумно выдохнула; её качнуло назад.

— Джен? — сказал Эрик, резко оборачиваясь.

Боль. Боль сильнее, чем когда-либо — сильнее, чем она могла себе вообразить.

Джен вытянула правую руку, ища, за что бы ухватиться, но не нашла ничего. Она упала навзничь на твёрдый деревянный пол.

— Джен! — вскрикнул Эрик, падая на колени возле неё. Он коснулся её запястья, нащупывая пульс.

Боль продолжала пронизывать её; она не была локализована, она была везде. Она не могла сфокусировать взгляд или повернуть голову. Она подумала — насколько вообще была способна думать при такой боли — что у неё, должно быть, инфаркт.

— Джен, в чём дело? — спросил Эрик. — Где у тебя болит?

С огромным усилием — казалось, шея вот-вот треснет — она сумела повернуть голову лицом к нему, но…

Но поле её зрения свернулось в длинный туннель, и человек в конце этого туннеля — она не знала, кто он, но это был не Эрик. Лицо, которое она видела там, на расстоянии, было искажено ужасом и…