Кадим понимал, как это работает: президент не думал те же самые мысли в то же самое время, что и он, но мог вспомнить всё, что Кадим знал, точно так же. как Кадим мог вспомнить всё, что помнила Сьюзан Доусон.
И он знал — поскольку задумался над этим вопросом — что Сьюзан в самом деле пытается организовать его встречу с президентом. И, наконец, раздался звонок. Он сказал агенту Доусон, где он находится, и она пришла за ним и отвела по лестнице вниз на второй этаж. Его и её шаги отдавались эхом в лестничном колодце; она шла позади него. Фотограф — латиноамериканского вида мужчина лет сорока — уже ждал; у него на шее висело две большущих камеры. Втроём они подошли к палате президента. У двери дежурили двое агентов Секретной Службы. Они коротко кивнули агенту Доусон, и один из них открыл дверь и придерживал её, пока сначала Кадим, а потом Сьюзан проходили через неё.
Увидеть Джеррисона в таком виде было настоящим шоком. Он выглядел измождённым и бледным. Кадим даже решил было всё прекратить, но…
Но нет. Он должен это сделать; это был его долг перед остальными.
По мере того, как он рассматривал президента, проявлялись новые детали. К примеру, он удивился, увидев, какие седые у президента волосы. Кадим помнил его, в основном, по предвыборной кампании, и тогда его волосы были чем-то средним между седыми и светло-коричневыми. Должно быть, на посту лидера свободного мира стареешь гораздо быстрее, чем на любой другой работе.
Кадим взглянул на сидящую на другом краю комнаты медсестру, потом снова на Джеррисона. Изголовье кровати президента было приподнято так, чтобы он мог принять полусидячее положение. На нём были очки в стиле Бена Франклина, но они съехали почти к самому кончику носа. Он посмотрел поверх них, улыбнулся и с явным трудом слегка махнул рукой.
— Входите, — вспышка! — молодой человек. — вспышка! — Входите.
Фотограф переходил с места на место, теперь снимая Калима. Кадим сам удивился, услышав, как сломался у него голос; такого с ним не случалось лет с тринадцати.
— Здравствуйте, мистер президент.
Президент протянул — вспышка! — руку — вспышка! — и Кадим подошёл — вспышка! — и пожал её — вспышка! Пожатие Джеррисона было очень слабым, и даже такое ему явно стоило больших усилий.
— Пожалуйста, — сказал президент, делая жест в сторону обтянутого винилом стула, — присаживайтесь.
Кадим сел; в результате его голова оказалась с головой президента на примерно одном уровне.
— Спасибо. сэр.
— Мисс Доусон сказала, что вы служите в армии?
— Да, сэр.
— Ваше звание? — Но потом он улыбнулся. — Рядовой первого класса, верно? Личный номер 080-79-3196, так?
— Совершенно верно, сэр.
— Это так странно — помнить то, что было с вами, молодой человек.
— Для меня странно знать, что вы всё это помните.
— Не сомневаюсь. Знаете, я специально туда не суюсь. Это не так, будто я думаю «Гы, а что было у Кадима и Кристы на первом свидании?» или… — Он нахмурился. — О. Ну, я на вашей стороне. Я считаю, что «Солдаты неудачи» — отличный фильм, пусть ей он и не понравился.
Кадим почувствовал, как медленно качает головой; это было удивительно.
— В общем, прошу прощения, — сказал президент. — Я хотел сказать, что специально я не делаю того, что только сделал. Вы имеете право на неприкосновенность вашей личной жизни.
— Спасибо, сэр.
— Так вы служили за границей?
— Да, сэр. Операция «Иракская свобода».
Президент, надо отдать ему должное, не отвёл взгляд.
— Но теперь вы дома, — сказал Джеррисон тоном, который, как был уверен Кадим, предполагал, что он должен быть за это благодарен.
Кадим сделал глубокий вдох и сказал:
— Не совсем, сэр. Мой дом в Лос-Анджелесе. Здесь я лечусь.
Джеррисон удивлённо нахмурился.
— Простите. Я не знал, что вы были ранены.
Вероятно, он уже вспоминал то, о чём Кадим собирался ему рассказать, но потом снова забыл, засыпанный грудой других вещей, нуждавшихся в обдумывании. Кадим незаметно вздохнул. Вот если бы всё можно было так легко забыть.
— У меня ПТСР.
Президент кивнул.
— Ах, да.
— Профессор Сингх пытается мне помочь. Вернее, пытался, пока его не прервали; там ещё много работы.
— Уверен, что вы в хороших руках, — сказал Джеррисон. — Мы всегда пытаемся помочь ребятам в форме.
Комментарий казался искренним, и хотя Кадим и правда не голосовал за Джеррисона — он ни за кого не голосовал — он снова задумался о том, стоит ли осуществлять задуманное. Никто не должен проходить через такое.
Но ему придётся. Кадим проходил через это тысячу раз. И то, чего не достигли петиции солдатских матерей, ряды накрытых флагами гробов и безрадостные выпуски новостей из Багдада, возможно, лишь возможно, он достигнет этим.
— Спасибо, сэр, — сказал Кадим. Президент был прицеплен к монитору жизненных показателей, к такому же, к какому раньше подключали Кадима; монитор показывал семьдесят два удара в минуту. Кадим подумал, что его собственный пульс гораздо выше. Сам президент Соединённых Штатов! Калиль и Ламарр никогда в это не поверят. Но Калиль и Ламарр тогда остались в Южном Централе; они, вероятно, по-настоящему не верили — или, по крайней мере, не в полной мере оценили — историям, которые Кадим привёз из Ирака.
Но президента можно заставить в них поверить.
И оценить по достоинству.
Прочувствовать.
— Мистер президент, должен сказать, что я очень раз встрече с вами. Моя мама, сэр, она будет просто потрясена.